Chrono Crusade: Alternative Universe

Имя (прозвище):
Дженай

Биография:
Один из Грешников, поднявших восстание в Пандемониуме. Есть версия, что за Айоном Дженай пошёл не от жизни такой, а от природной страсти к убийству и желанию всё делать наперекор. Но, так или иначе, делу Айона он предан как никто.
В золотые времена в Аризоне, когда команда была цела, Дженай был ослеплён восстановившей тело Королевой, голову которую Грешники использовали для извлечения информации. Глаза вернуть не удалось, но видит Дженай по-прежнему прекрасно (возможно, благодаря устройству, встроенному в его маску).
После того, как от команды отделился Кроно, функции «меча» Айона автоматически перешли на Видо и Дженая, причём на последнего – в большей степени.
После смерти Ризель демон окончательно впал в чёрную меланхолию, которой и до этого был подвержен, и сдвинулся на мысли о мести. Месть не удалась, отчасти потому что в одной из схваток Дженай был убит главой Преследователей, графом Дюфо.
На данный момент пребывает в том самом месте, куда демоны попадают после смерти.

Способности:
1. Полёт
2. Резистентность к силовому барьеру и освящённым пулям
3. Берсерк – при впадении в неконтролируемую ярость силы удваиваются

Характер:
Прескверный. Отвратительный. Несносный. Эпитетов может быть много, но суть одна. Кроме врождённой заносчивости, высокомерия и самодурства Дженай обладает наиполнейшим букетом разнообразных психических отклонений. Он склонен к истерии, паранойе, садизму и является обладателем скрытого комплекса неудачника. Вспышки гнева или нездорового веселья сменяются у него периодами чёрной меланхолии, в которые он целыми днями валяется на диване, уставившись в одну точку, и вяло огрызается на предложения освободить, наконец, место. К человеческому, равно как и к демоническому миру относится ярко негативно, презирая всё живое с такой искренностью, словно действительно полагает себя выше и лучше этого бренного мира. Убивает с почти сладострастным удовольствием, во время битвы становясь полностью невменяемым, согласно своему «профильному» Греху.
В команде – болезненно обидчив, груб, несколько неуклюж, но товарищей по-своему любит. К Ризель питает неразделённую страсть, но это уже отдельная тема для разговора.

Цели, интересы и амбиции:
Цель проста как мир: «и небо станет землёй, а земля – небом».

Внешность:
Долговязое худощавое существо с неподражаемым шухером на голове, стилем одежды увязшее в старых добрых традициях Дикого Запада: шляпа с полями, жилетка с бахромой, чёрная рубашка, белые брюки, сапоги с устрашающими шпорами. Поверх глаз – чёрная маска, сами глаза зашиты с небрежностью, позволяющей думать, что этим занималась Шэйдэ; под веками – по монете, что отсылает нас к давнему и слегка видоизменённому обычаю класть монеты на глаза покойнику. Не будь всех этих атрибутов завсегдатая фильмов ужасов, то можно было бы увидеть, что лицо у Дженая по-мальчишески юное и не лишённое некоторой симпатичности (когда он не улыбается, обнажая внушительные клыки).
В демоническом обличье – чёрные доспехи, узкие крылья чёрного же цвета, на спине, вдоль позвоночника появляются шипы. Левая рука трансформируется в ножницы примерно в метр длиной.

Особое:
Не кантовать – обидится.

Ваши контакты:
Qip - 341234881

Отрывок из жизни персонажа:
(Здесь, если мне будет позволено, я слегка смухлюю. У меня есть почеркушка, она написана с лишними художественностями и очень «со стороны», но про Дженая – определённо).
В час, когда ночь устаёт и бледнеет, дымчатым серебром укрывая озябшее от тьмы небо, когда сквозь призрачный тюль на пол ложатся длинные, протяжно-изломанные тени, напоминающие фантастических тварей из душных бесконечных кошмаров, - в этот час он сидит на кровати, измотанный трёхдневной бессонницей до дрожкой истомы во всём теле.
В серых, неуловимых полутонах предрассветных, в нелепо растянутых минутах, ему, больному бездумно-мучительной нежностью, чудится, что отделяется от стены чья-то гибкая высокая фигура. И вдруг – в сотый раз за ночь – вспоминается ему причина этой дрожи в руках, и он откидывается на подушку, задыхаясь, не в силах плакать.
- Послушай, ведь этого не может быть, не может! – его голос приглушается сотнями миров, толпящимися в комнате в промежутке между ночью и утром. Его ненависть оттачивается бессилием в серебряный стержень, пронзающий кожу и сердце.
И он вскакивает с кровати, начинает расхаживать по комнате, вспарывая нервными движениями давящий тёмный воздух. Быстрее, быстрее – чтобы стержень мог причинить как можно больше боли, чтобы он резал по живому.
Стук в висках – невыносимее, рваными клочьями – бред. Он не может плакать, и в груди его волной поднимается тихий, безумный, безудержный хохот.
Он смеётся, остановившись у окна, схватившись рукой за раму, чтобы не упасть. В тусклом небе бесстрастно отображается почти истаявший круглый фонарь белого матового стекла. Фонарю плевать на всё.
А он смеётся.
- Слушай, ведь этого не может быть. Почему, почему, почему? – он глотает, захлёбывается этим жалким сумасшедшим «почему?», и непонятно, как он ещё держится на ногах.
Непостижимым образом в нём мешаются истерика и подступающая лихорадка, заставляющая его дрожать в страшном ознобе. Только особенности организма демона помогают ему удерживать сознание на грани исступления и невероятной усталости.
Он бессильно сползает на пол; он хотел бы, может быть, метаться и ломать всё, что попадётся под руку, но нет, нет на это сил.
- Я же люблю тебя, - он с обидой ребёнка выставляет свой главный аргумент того, почему этого элементарно не может быть. – Я люблю тебя, люблю, слышишь?!
Позд-но. Какое дурацкое слово.
Он кажется ещё более призрачным, чем эта комната-приведение, комната-тень, комната-кошмар. На несколько минут он забывается нервным, больным полусном, в котором всё кажется ему, что что-то случилось страшное, и он никак не может вспомнить, что. А потом он просыпается, и в сотый раз, как в первый, осознаёт: её больше нет.
- Да не может же этого быть! – тоном, сердито отвергающим всякую чепуху, говорит он.
И смеётся – надо же придумать такую глупость! Её – нет! Вот ведь приснилось!.. Спит она, вон, в третьей комнате направо! Хоть сейчас можно пойти посмотреть – да только она чуткая, проснётся, ещё кинет чем-нибудь тяжёлым спросонья…
Он смеётся, он уже не понимает, что реальность, а что бред – в серой комнате живут серые химеры, они изо всех углов протягивают к нему тонкие щупальца и обвивают с ног до головы, как будто паутиной, и душат, душат.
Глухо бьют часы в холле, и в ударах он различает совершенно отчётливо: позд-но. Е-ё боль-ше нет.
И он смеётся.